«Путь Дураков»
«Путь Дураков» — старая промышленная зона, состоящая из высохшей реки, приютившей на своем русле одинокие баржи, несколько деревянных домов, консервный завод на берегу и маленькую дамбу на заводской территории на западе. Местность здесь холмистая, часто моросит дождь, и воздух пропитан сыростью и запахом ржавчины. С четырехэтажного здания около дамбы открывался вид на город Любечь — закрытый аномальной стеной, словно заточенный в ловушку времени и пространства. С противоположного берега реки, на старом причале у входа в локацию, возвышалась база наёмников. Укреплённый пункт, построенный на руинах заброшенного консервного завода. Его ржавые кирпичные стены и бетонные блоки, переплетённые с остатками заводских труб и колючей проволоки, хранили память как о гражданском, так и о военном прошлом. В какой-то момент, после катастрофы 1986 года, территория завода была переоборудована военными под личные нужды. Просторные ангары с техникой здесь соседствовали со старым заводом, а массивные ворота и КПП – с пустыми консервными банками, валявшимися по всей территории.
База жила своей жизнью. Внутри главного здания, где стены были исписаны граффити и покрыты следами старой краски, находилась мастерская Стиглица - ремонтника с суровым лицом и хитрыми глазами. Алексей направился туда, чтобы проверить своё снаряжение перед предстоящей операцией.
— Что тебе надо, упрямый осёл? — прозвучал резкий голос, когда Алексей вошёл. Стиглиц, не отрываясь от разбираемого автомата, обращался к Шрапнелю — коренастому бойцу с шрамами на лице и вечным прищуром.
— Сам ты осёл! — раздражённо ответил Шрапнель. — Если завтра не починишь автомат, пеняй на себя.
— Обещал, — усмехнулся Стиглиц, — но запчасти тут на вес золота, и каждый день что-то ломается. Если бы ты меньше из него по кабанам стрелял, может, и не пришлось бы напоминать.
Алексей молча наблюдал за этой сценой. Этих двоих нельзя было назвать друзьями — за их перепалками следила вся группировка, но здесь, в Чернобыльской Зоне Отчуждения, не было места сантиментам. Алексей прекрасно понимал: даже если Стиглиц завтра не починит автомат, Шрапнель за него глотку перегрызёт.
Покинув мастерскую, Алексей направился в бар — небольшой, тесный зал с облупившимися стенами и тяжёлым запахом табака и дешёвого спиртного. База группировки была маленькой, поэтому торговые ряды и каморка Стиглица находилась от Бара буквально в двух шагах. Здесь наёмники собирались после выполнения контрактов, чтобы выпить и обменяться новостями. За одним из столов сидели Ромео и Леха Дерибасов — одни из самых опытных бойцов на базе, чьи имена знали и уважали.
— Леха, — спросил Ромео, поднимая стакан, — а ты помнишь «Проходную»?
Леха усмехнулся и покачал головой.
— Помню, — ответил он, — помню, как тебя в самом начале трясло от страха. Ты был зелёным и неуверенным. Но когда запахло жаренным, воспрял духом и своей отвагой вдохновил остальных. Знаешь, именно благодаря тебе мы продержались те несколько дней.
Алексей слушал, чувствуя, как слова Лехи перекликались с его собственными сомнениями. Ему тоже было страшно идти в Любечь, но, если даже такие опытные бойцы когда-то испытывали страх и смогли его преодолеть, значит, и он сможет.
За соседним столом группа наёмников обсуждала детали предстоящей вылазки, перебирая карты и отмечая возможные точки засад. То и дело мимо ушей проносились слова «РЛС», «Хрущевки» и «Хата Зива». Кто-то курил, кто-то молча смотрел в пустоту, готовясь к ночи, которая могла стать последней.
Алексей чувствовал, как внутри него нарастает напряжение. Он вспомнил, как утром получил контракт — документ, исписанный мелким почерком и помеченный печатью фракции. Контракт был чётким: установить контроль над Любечем, укрепить позиции и обезопасить путь на север через «Госпиталь». Задача казалась простой на бумаге, но каждый, кто бывал в Зоне, знал — здесь нет простых решений.
Уходя из Бара, Алексей заметил, как группа наёмников, только что обсуждавшая свои планы, собралась к вылазке. Кто-то проверял оружие, перебирал патроны, кто-то обсуждал стратегию с командиром. Один из наемников, странный паренек в потертом костюме, переписывал что-то из книжки в тетрадку. Напоследок, Алексей заглянул ему через плечо – парень старательно переписывал устойчивые выражения на латыни. Зачем? А кто его знает. Алексей не понаслышке знал – если дело доходит до пальбы, слова не помогут. Исход сражения решает не мертвый язык, но язык пороховых ружей. Именно меткий глаз и твердая рука решает успех операций.
Недавно Алексей участвовал в одной из таких — штурме путепровода под «Путем Дураков», где скрывались сектанты группировки «Завет». Появившиеся из ниоткуда, фанатики облюбовали путепровод, после чего объявили священную войну против неверных, в число которых входил и сам Алексей. Операцией лично руководил Зигфрид — человек с острыми чертами и холодным взглядом, чьё имя внушало уважение и страх. Задачей группы было освободить Коммуниста — одного из самых известных и влиятельных наёмников в группировке, захваченного в плен во время разведывательной вылазки. Зигфрид отличался не только умом, но и врожденной жестокость, из- за чего операция по спасению была обречена стать вендеттой, а наш отряд из спасителей, внезапно стал называться карательным. «Дипломов» на эту вылазку Мюллер не выделил, отправив с Зигфридом отребье. Отребье, вроде Алексея.
Тоннели были влажными и душными, стены покрыты плесенью. Сектанты, пленившие наемника, сидели в десятке метров от нас, наслаждаясь теплом костра и вкусом тушенки. Внезапно для них, в проповедь вмешалась порция свинца. Эхо выстрелов разносилось по подземелью, вспышки ослепляли бойцов в темноте. Сектанты, очевидно, не были обычным отрядом, а представляли собой элиту «Завета». Одетые в тяжелые, обитые бронепластинами экзокостюмы, сектанты не просто успешно оборонялись – они умудрились дать достойный отпор, несмотря на эффект неожиданности. Алексей видел, как падали товарищи, слышал крики и свист пуль. Он не мог позволить себе паниковать — каждый выстрел мог стать последним. Несмотря на сопротивление фанатиков, никакая броня не могла остановить Зигфрида и очень скоро мы добрались до плененного наемника. Отступая от подоспевшего подкрепления противника, отряд поспешил выбраться на поверхность. Уже наверху Алексей заметил, что из десятка «наймов», отправленных в путепровод, осталось лишь трое. С тех самых пор Алексей стал заметен в рядах наёмников и был принят в отряд Зигфрида, по достоинству оценившего его вклад в успех операции.
Вечером, на причале у высохшего русла, где ветер играл с тряпками палаток и ржавыми цепями, Зигфрид и Мюллер — руководитель всей фракции — встретились для обсуждения предстоящей операции.
— Зигфрид, — начал Мюллер, сжимая челюсть, — информация о Любече пришла через твоего связного внутри НИИ «Зивкас». Это рискованно. Ты понимаешь, что в случае провала последствия будут катастрофическими?
Зигфрид молча посмотрел вдаль на иссохшее русло реки, усеянное трещинами и пылью, где когда-то текла вода. Его взгляд был холоден и сосредоточен.
— Я знаю, — ответил он тихо, — но другого пути нет. Любеч – это не просто город призрак. Это клондайк, Эльдорадо, хозяин которого сможет диктовать свои условия всей остальной Зоне. Тучи сгущаются над нами, война группировок – это только вопрос времени. Если мы не установим контроль над Любечем сейчас, сектанты «Завета» станут для нас непосильной угрозой. Сколько еще дипломов ты готов потерять, отправляя их на самоубийственные миссии через Рыжий Лес? Сектанты выползают из нор, словно мутанты, и режут наших людей, порой у ворот лагеря, а мы ничего не можем с этим поделать. Контроль над Любичем поменяет правила игры, мои контакты…
— Я доверяю тебе, — резко перебил его Мюллер, — но кому я не доверяю, так это твоим «контактам». Не обольщайся, если Зивкас посулил тебе большое будущее. Они нам не друзья. Твоя информация может обернуться для нас грандиозным провалом.
В глазах Зигфрида вспыхнул холодный огонь.
— Я делаю то, что должен. Но если операция провалится, не жди оправданий.
Ночь сгущалась, тени становились длиннее, а тишина — гнетущей. Завтра начнётся операция, которая изменит всё. Алексей, сидящий неподалёку, слышал эти слова и чувствовал, что вошёл в игру, где ставки — жизнь и смерть.
Он встал, проверил оружие в последний раз и посмотрел на звёздное небо, скрытое за тяжёлыми тучами. Впереди — неизвестность, опасность и, возможно, предательство. Но вместе с этим — шанс стать частью чего-то большего.
Любеч
Утро выдалось хмурым и сырым. Моросящий дождь превращал землю вокруг завода в вязкую кашу, а туман, стелющийся по холмам, скрывал очертания барж и покосившихся домов на берегу высохшей реки. В этот раз в рейд шла лишь малая часть группировки — те немногие, которых Мюллер решился доверить Зигфриду. Особое внимание уделяли радиоаппаратуре — тяжёлые ящики с антеннами и аккумуляторами несли сразу трое, чтобы пробить аномальное поле и не потерять связь с «Путём Дураков»1.
Зигфрид шагал вдоль колонны, поглядывая на бойцов. Остановился возле Алексея, бросил взгляд из-под лобья:
— Ну что, придумал себе позывной?
Алексей пожал плечами:
— Имя мне ближе. Не вижу смысла в этих кликухах.
Зигфрид нахмурился:
— Своенравие здесь не ценится, боец. Позывной — не просто кличка, это часть системы. Но ладно, оставайся пока без позывного. Только не жалуйся потом, когда тебя будут путать с другими Алексеями.
Колонна двинулась по разбитой дороге вдоль русла. Дождь усиливался, превращая лужи в грязевые ловушки. Рядом с Алексеем шагал Судья — его ровесник, худощавый, с внимательным, чуть насмешливым взглядом. Они давно держались вместе, но сегодня Судья был особенно молчалив, пока не заговорил сам:
— Ты знаешь, Лёха, — тихо бросил он, — в Зоне выживают только те, кто не боится быть жестоким. Здесь нет ни закона, ни справедливости. Только ты и твой ствол.
Алексей взглянул на него исподлобья:
— Неужели ты веришь, что всё так просто? Что только жестокость решает, кто останется в живых?
Судья усмехнулся, не сбавляя шага:
— Не просто. Но честно. Я давно для себя решил: если приходится убивать — я не просто стреляю. Я выношу приговор. Считай, что я здесь — Судья. Каждый раз, когда жму на спуск, я представляю, что вершится правосудие. Только такое, какое здесь возможно.
Алексей задумался, чувствуя, как слова друга отдаются в нём тревожным эхом.
— А если ошибёшься с приговором? — спросил он.
Судья пожал плечами:
— В Зоне ошибаются все. Но если будешь сомневаться — сам окажешься на месте тех, кому вынес приговор. Здесь цель оправдывает средства, Лёха. Только так можно выжить.
Перед самым «Пузырём» Судья остановился, сжал плечо Алексея:
— Не думай, что я бездушный. Просто я не хочу умирать зря. А ты — решай сам, кем быть. Но помни: в Зоне не место слабым.
Отряд направлялся к Рыжему Лесу, проходя через мост вдоль высохшего русла реки. Здесь, по словам связного, находилась аномалия «Пузырь» — телепорт, ведущий прямо в Любеч. Проверили снаряжение, детекторы. Наёмники, уже в масках, молча смотрели на дрожащий воздух аномалии. Один из техников, нервно сглотнув, первым шагнул в «Пузырь» — и исчез. За ним, по очереди, уходили остальные. Алексей почувствовал, как земля уходит из-под ног, а потом — резкий холод, вспышка света и глухой удар в грудь. На мгновение всё исчезло, а затем он оказался на пустынной улице1.
Любеч встретил их тишиной, нехарактерной для Зоны. Ни крика вороны, ни шороха мутантов — только ветер, гудящий между бетонными коробками маленького городка для учёных. Плотная застройка, пустые жилые дома, заросшие бурьяном аллеи, разбитые фонари и ржавые велосипеды, брошенные у подъездов. На стенах — выцветшие лозунги, граффити, следы недавних боёв. Всё казалось замершим, как будто город ждал чего-то страшного1.
Колонна осторожно двинулась к центру. Алексей, шагая между пустыми домами, отмечал на стеклах следы когтей, на асфальте — пятна крови.
— Слишком тихо, — шепнул кто-то сзади.
— Не нравится мне это, — ответил другой.
На площади, где возвышался памятник В.И. Ленину, наёмники остановились. В этот момент раздался первый выстрел. Из окон и подвалов хлынули фанатики «Шёпота», а вместе с ними со всех сторон завыли стаи слепых псов.
— Верни нам шёпот! — разносилось эхом по площади.
Бой длился несколько часов, к вечеру асфальт был усеян телами и обломками снаряжения. Те, у кого кончались патроны, бросались в рукопашную, автоматные очереди сменялись руганью и отчаянными криками. Алексей залёг за бетонным парапетом, выцеливая мутантов, пока позади него Судья заряжал очередной рожок патронов. Все звуки давно смешались в один гул. Он видел, как рядом падает знакомый боец, как стаи собак рвут плоть наёмников, как радиоаппаратура разлетается в щепки от очереди пулемёта. Волна за волной накатывали фанатики и мутанты, и с каждой минутой бой становился всё безнадёжнее.
Когда всё стихло, на площади осталось меньше десятка наёмников. Остальные — мертвы. Алексей, тяжело дыша, помогал Зигфриду, раненому в плечо, подняться, пока Судья с парой бойцов прикрывал их отход. Остатки группы отступили на окраину и заняли двухэтажный кирпичный дом. Связи не было, радиоаппаратура уничтожена. Снаружи слышались крики фанатиков, патрули «Шёпота» прочёсывали улицы.
Наступила ночь. В доме было темно, только слабый свет фонаря выхватывал из мрака лица бойцов. Алексей и Зигфрид сидели у окна, наблюдая за улицей. Остальные наёмники отдыхали, кто-то перевязывал раны, кто-то просто молча смотрел в пол.
— Почему всё пошло не так? — спросил Алексей, едва слышно, чтобы не разбудить других.
Зигфрид долго молчал, потом заговорил низко, с глухой злостью:
— Потому что мы катимся в пропасть, Алексей. Посмотри, что стало с нашей группировкой. Контракты — гроши, за них только дураки рискуют жизнью. Мюллер принимает в ряды кого попало: вчерашних бандитов, проходимцев с улицы, тех, кто даже автомат держать не умеет. А ведь мы должны были быть силой, которую боятся, которую уважают. Профессионалами, а не сборищем отребья с улицы.
Он сжал кулаки, взгляд стал острым, как лезвие:
— Я уважаю Мюллера, но он ошибается. Вместо того чтобы гнать людей собирать траву в Рыжем Лесу и копыта кабанов, надо было закрепиться на Севере, уничтожить конкурентов, стать хозяевами Зоны. А мы? Мы топчемся на месте, теряем людей в бессмысленных вылазках, а вокруг нас растут новые враги. Если так пойдёт дальше — от нашей группировки ничего не останется. Мы уже не наёмники, а стая голодных псов, готовых перегрызть друг другу глотки за подачку.
Алексей слушал, сжимая кулаки:
— Может, я просто не такой, как остальные, — тихо сказал он. — Ромео, Дерибасов… Я не смогу стать как они.
Зигфрид посмотрел на него пристально, в голосе появилась жёсткость:
— Не вздумай равняться на этих сказочников. Ромео, кроме Проходной ничего и не видел, а теперь байки травит на базе. Дерибасов — пьёт больше, чем стреляет. Коммунист? Такой же фанатик, как те, что пытали его в плену. Не смотри на других, Алексей. Большинство здесь — пустословы. А ты — настоящий солдат.
Он замолчал, потом добавил:
— Нам нужен лидер, не такой, как Мюллер. Кто-то, кто не боится принимать решения и вести за собой. Запомни, Леха, если хочешь выжить — забудь про чужие заслуги. Стань тем, кем можешь быть сам.
Он наклонился ближе, голос стал почти шёпотом:
— Если бы у меня был такой шанс, как у тебя — я бы не раздумывал. Ты видишь, что творится. Группировка гниёт изнутри. Если мы не изменим курс, нас просто разорвут на куски. Не будь как остальные, Алексей. Не бойся стать тем, кем должен.
Эти слова задели Алексея глубже, чем он ожидал. Впервые он почувствовал, что может быть чем-то большим, чем просто винтиком в чужой машине.
Утро принесло туман и тревожную тишину. Зигфрид подозвал Алексея к себе:
— Есть шанс выбраться. В старом кинотеатре, в центре города, должен быть артефакт — «Ксива». Он активирует «Пузырь» и выведет нас отсюда. Я послал за ним Судью, но от него нет ответа более получаса. Из всех оставшихся здесь я могу довериться только тебе. Найди артефакт. Спаси нас всех.
Алексей двинулся в путь один. Он осторожно покинул дом, прячась в тени плотной застройки. На улицах стоял запах гари и сырости, в переулках валялись трупы собак и фанатиков, кое-где слышался приглушённый лай. Алексей двигался перебежками, избегая открытых пространств, огибая завалы и разбитые автомобили. Несколько раз ему пришлось затаиться в подвале или за мусорным баком, чтобы пропустить патруль «Шёпота». В одном из дворов он наткнулся на свежие следы крови — кто-то из его товарищей пытался уйти, но был настигнут.
Кинотеатр возвышался на центральной улице — массивное здание с выбитыми окнами, облезлыми афишами и заколоченным входом. Алексей обошёл его по периметру, нашёл пролом в стене и проник внутрь. Внутри, среди перевёрнутых кресел и обрывков плёнки, он увидел то, чего боялся: тело Судьи, изуродованное когтями пси-кровососа, лежало у самой сцены. Лицо было искажено, но на нём застыла странная, почти спокойная усмешка. Вдруг из тени выскользнул пси-кровосос. Галлюцинации, вспышки боли в голове, искажённые голоса — мутант пытался сломить его волю, внушая страх и отчаяние. Алексей, стиснув зубы, выстрелил — пули прошили мутанта, но тот бросился в атаку, сбивая Алексея с ног. На полу, в кромешной тьме, Алексей едва успел перезарядить автомат, когда кровосос прыгнул вновь. На этот раз очередь прошила мутанту грудь, и тот рухнул, разметав когти.
Алексей, тяжело дыша, поднялся, подошёл к телу. Кровосос был мёртв. Только теперь, дрожащими руками, Алексей вырезал из его груди артефакт. Алексей завернул артефакт в тряпку, бросил последний взгляд на зал, где ещё недавно шёл бой. Его глаза скользнули на мертвое, обезображенное тело Судьи, и, сжав зубы, Алексей произнёс:
— Приговор исполнен, товарищ Судья.
Пробираясь обратно по пустым улицам, он вновь уклонялся от патрулей, двигаясь осторожно, почти на автомате. В голове всё ещё звучал голос Зигфрида: «Не бойся стать тем, кем должен».
Конец и новое начало
Вернувшись к дому, Алексей передал артефакт Зигфриду. Остатки отряда двинулись к аномалии. На этот раз телепорт прошёл без происшествий — никаких ударов в грудь.
Когда остатки отряда, измотанные и израненные, появились на территории базы, вечер уже клонился к ночи. Дождь моросил по-прежнему, превращая двор в грязное месиво. Алексей первым заметил, как у ворот их уже ждут: несколько бойцов с оружием наперевес, и сам Мюллер — высокий, сухой, с лицом, в котором не читалось ни сострадания, ни злорадства.
Мюллер стоял, скрестив руки на груди, и молча смотрел, как в ворота входят выжившие. Его взгляд задержался на Зигфриде, который шёл, тяжело опираясь на перевязанную руку. Тишина повисла, как свинец.
— Докладывай, — коротко бросил Мюллер, не двигаясь с места.
Зигфрид остановился, выпрямился, несмотря на боль.
— Засада на главной площади. Потери — почти весь отряд. Радиоаппаратура уничтожена. Связи не было. Мы сделали всё, что могли.
Мюллер медленно кивнул, но в его глазах не было ни капли сочувствия.
— Всё, что могли? — он сделал шаг вперёд, понизив голос. — Ты обещал мне Любеч, Зигфрид. Ты обещал, что приведёшь людей назад. А ты привёл горстку уцелевших. Где остальные?
Зигфрид ответил жёстко:
— Остальные мертвы, потому что нас отправили в город без разведки и поддержки. Потому что ты доверяешь вчерашним бандитам больше, чем своим старым доверенным людям.
Мюллер сжал челюсть, в голосе зазвучал металл:
— Ты обвиняешь меня в своих ошибках? Ты сам выбрал маршрут, сам взял людей, сам дал команду идти через Рыжий Лес. Я дал тебе всё, что мог. Но ты проиграл. Я говорил тебе – твои контакты тебя подведут.
Он махнул рукой, и двое бойцов подошли к Зигфриду.
— Заберите его бронекостюм и нашивки. С этого момента — ты никто. Завтра же отправишься на юг. Здесь тебе больше не место.
Зигфрид не сопротивлялся. Он только посмотрел на Мюллера с презрением:
— Ты сам подписал приговор этой группировке, Мюллер. С такими решениями долго не протянешь.
Мюллер отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
В баре, куда Алексей зашёл спустя час, уже вовсю обсуждали провал рейда. За столом у окна сидели Ромео и Дерибасов, оба с бутылками дешёвой водки, оба с видом людей, которые любят поговорить о чужих ошибках.
— Я же говорил, — Ромео втолковывал кому-то из новичков, — нельзя доверять всё этим авантюристам. Зигфрид — хороший стрелок, но командир из него так себе. В Любече всё было предсказуемо: Шёпот — не дураки, а мутанты там вообще как дома. Я бы на его месте и носа туда не сунул.
Дерибасов, уже изрядно навеселе, поддакнул:
— Ага, а теперь пусть сидит в ссылке и думает, как он нас всех чуть не угробил. Я бы на его месте вообще на Север не возвращался. А Мюллер правильно сделал — нечего тут самодеятельностью заниматься.
— Да и вообще, — вставил Ромео, — если бы меня туда отправили, я бы точно по-другому всё организовал. Не то что эти…
Кто-то из молодых наёмников пытался вставить слово, но Ромео только отмахнулся:
— Да что вы понимаете! Я вон «Проходную» держал три дня, а тут — пару часов не продержались. Вот раньше были бойцы…
Алексей слушал их, но теперь слова этих людей не имели для него никакого веса. Всё, что они говорили, было пустым звуком — он знал, кто действительно рисковал жизнью, а кто только вспоминал о старых заслугах за бутылкой.
Перед самым рассветом Алексей встретил Зигфрида у ворот. Тот стоял с вещмешком, с уже снятыми жетонами, но в глазах его не было ни страха, ни сожаления.
— Ну что, придумал позывной? — спросил он устало.
Алексей посмотрел ему в глаза — впервые по-настоящему уверенно:
— Палач .
Зигфрид кивнул, на губах мелькнула тень одобрения.
— Вот и хорошо. Не слушай никого. В этой Зоне только ты сам решаешь, кем быть.
Они пожали друг другу руки — коротко, крепко, по-настоящему. Потом Зигфрид ушёл, не оборачиваясь.
Палач остался у ворот, глядя, как сереет небо над «Путём Дураков».
Теперь он знал, что его дорога только начинается.
