Какая разница между бытием и мышлением? Быть – значит просто существовать. Попробуй просто быть. Как сидя на одном месте стать лучшей версией себя? Человеческий разум, нацеленный на поиск смысла в конечном итоге не находит ничего кроме противоречий и бессмыслицы. Будь или думай. Делай что-то одно. Нужно перестать думать, каким человеком ты хочешь стать, а просто быть им. Перестать думать об артефактах и о том, как ты отмечаешь куш в Баре со знакомыми из Свободы, а просто пойти к Сидоровичу, купить на последние деньги радов и пройти дальше на север...
Беспорядочный ход моих мыслей останавливают холодные шупальца сразу нахлынувших сомнений и вкрадчивый внутренний голос – „Ты снова оставишь все как есть, трусливо охочась на псевдоплоть в лесах перед Кордоном.“ Я улыбаюсь, глядя на трескающие языки пламени у костра и закрываю глаза на минуту, и ровно через шестьдесят секунд их открываю. А он уже тут как тут. Подсел к костру, протянув свои морщинистые костлявые руки, торчащие из старого ватника. Дядя Саша. Кладезь историй со всей Зоны. Иногда это просто истории, которые можно услышать у таких вот костров, как здесь на старой АТП от обычного сталкера, иногда это что-то действительно стоящее. Но он не заговорит, пока не получит от тебя какую-нибудь мелочь. Пару глотков водки из фляги, или часть старого армейского сухпая. Поэтому я приглашаюшим жестом протягиваю ему уже початую бутылку охоты крепкой, на которую он уже некоторое время приценивался причмокивая потрескавшимися от нехватки воды губами. Он делает пару львиных глотков и было протягивает мне бутылку обратно, но я махаю рукой, и устраиваюсь поудобнее, обозначая свою готовность к очередной байке. Дядя Саша начинает нервно облизывать губы, и когда эту паузу уже можно назвать мхатовской наконец-то выпаливает – „Мне бы еще парочку патрончиков для дробаша.“ Я сначала даже немею от такой наглости с его стороны, но в итоге выдохнув смеюсь и говорю – „Сначала история.“ и выжидающе смотрю на него. Он опускает глаза чуть ниже, смотря на костер и в его карих глазах, чудится, начинают плясать огоньки пламени – „Ты слышал когда нибудь про Рому стошестдесятвосьмого?“ – сиплым чуть шепелявым голосом вопрошает он. Я отрицательно мотаю головой, и он начинает свой рассказ…
Взгляд Ромчега был рассеяно задумчив, пока он неторопливо докуривал умело скрученную самокрутку, сидя в импровизированном баре, в очередной раз после каждого выброса наспех сооруженном в одном из зданий старой АТП. По обыкновению взгляд его уставился в никуда, в какую-то одному неведомую ему точку, где его сознание словно бутон начинало раскрываться и лепестки воспоминаний начинали проноситься перед глазами...
...Один из выбросов застал его недалеко от завода Росток, в одном из убежищ, почти вблизи от старого хутора, где он когда-то помог старому деду с его внуком. Тогда еще вместе с ним была Лена, с которой он познакомился у одного из костров на Кордоне. Девушки еще в то время были хоть и не частым гостем, но и не редкостью в Зоне, вплоть до самого Инцидента. Нескладная, по большей части молчаливая, но ловкая как мартышка. Казалось бы, нечему и взгляду зацепиться, но с тех самых пор, у того костра, когда он увидел ее зеленые, словно изумрудные глаза он совершенно потерял голову. Именно в том убежище, среди штабелей забытых и уже к сожалению пустых армейских ящиков на расстеленном наспех матрасе она окончательно доверилась ему и он целовал ее немытое и потное от летнего лесного зноя тело и слушал ее вздохи. Она была чуть солоновата на вкус, но от этого не менее желанна. При закате цивилизации первым делом забывают о гигиене. Но цивилизация не исчезнет если мы сами этого не захотим. Вроде этого бара на заводе Росток, в котором остался этот островок цивилизованности среди этого творящегося вокруг безумия, стоит тебе сделать шаг за порог. Но дело не в том, что мы хотим, а в том, что хочет судьба. Судьба, его Муза как он ее назвал, гнала его дальше на Север, шепчущая ему по ночам и заставляя его даже во сне жмурится от ее голубого сияния...
...“Роман Аркадиевич“ – его неловко тронул один из бойцов его группы сопровождения. „Через сорок минут начнется, ребята пока переносят оборудование в назначенное место. Потом грузим все в вертолет который придет, с Земли нас обещали забрать сразу, когда закончится Выброс.“ – добавил он, увидя что усталые белесые с красными прожилками глаза повернулись в его сторону. Он рассеянно посмотрел на него. Вова Штакет, один из участников второй экспедиции на Лиманск – 2, один из немногих выживших в той резне, между Долгом и наемниками, когда они не поделили старый, еще оставшийся на ходу бмп. Ромчег вспомнил это словно между делом, рассеяно махнул рукой и снова погрузился в свой причудливый мир воспоминаний...
...До этого КПП мог дойти любой, но дальше могли пройти только избранные. Точнее те, на которых кивнет молчаливый и скупой на похвалу офицер и охрана пропустит счастливчика дальше во внутреннее хозяйство базы Долга. И снова в этот раз он был настроен не очень благодушно. Можно сказать, что он был даже возмущен.
„Послушайте...“ – он зажевал губами, видимо подбирая подходящий эпитет. „…молодой человек. Вам уже сто шестьдесят два раза сказано – не подходите вы для Долга. Здоровье так себе, хилый. Да и тонус мускулатуры наверняка оставляет желать лучшего. Мужики из первой смены рассказывали, что вы убегали на прошлой недели к посту от кровососа, словно нехотя, как будто он ваш близкий родственник. Стоите тут тоже покашливаете, да и Заря на вас на ладан дышит. Вот что с вами делать?“.
„Я через пару месяцев тогда к вам подойду. Устраню, так сказать, все недостатки!“
„Да не нужно никуда подходить, правда“ – устало выдохнув, сказал старый долговец, скрестив руки на столе.
„Подойду!“…
...Тощий бледно-коричный пёс уткнулся своим влажным носом в руку Ромы свободно лежащую на колене. Тот механически потрепал пса по голове: „Наверное это знаменитый Гейзер, единственный пес, обитающий на АТП“. К тому моментально приклеилась эта кличка, после того как незадолго до Выброса пес наткнулся на стаю бродячих гончих и еле домчался до поста сталкеров. Отделался парой царапин, но серил потом пару недель дальше чем видел. Его хозяин Глыба еле отпоил беднягу грибным чаем“. Вильнув на прощание обрубком хвоста Гейзер потрусил дальше по своим делам, а Рома бросил в пепельницу на столе окурок, который уже обжигал кончики пальцев и откинулся на стуле глубоко вздохнув. Что-то стало трудновато дышать...
...это был апофеоз всех кошмаров. Небольшой островок среди болота, куда дотянул их сбитый борт Долга, на котором они пытались вывести оборудование проекта Инцидент. На обратном пути их бот сняли бандиты где-то около Лиманска, намеренно пропустив идущий впереди боевой борт. Пилоты успели дать сигнал и их, потерпевших крушение, должны были забрать. Пока болото вокруг не взбунтовалось против них. Казавшееся водой вокруг огромная масса протоплазмы, уже пожравшее все вокруг. В приближающихся сумерках они просто не обратили на это внимание, пока один из отряда не засунул в воду ботинок, стараясь оттащить от берега остатки снаряжения. Его пожрало живьем. Начался настоящий ад. Оно стало наползать на них, растворяя даже остатки лепившейся на островке жухлой травы. Щупальца стали выпростаться из общей массы, словно острые хелицеры они впивались в солдат из его отряда и лопались с влажным чмоканьем, истекая по ним потоками тошнотворной слизи. Она в конце концов покрыла и их вертолет, и труп его последнего напарника Мигеля, который до последнего работал из огнемета, единственного оружия, которое хоть как-то задерживало это непонятное существо и даже узкий перешеек земли, единственный казалось бы путь к отступлению. Тогда Рома и увидел впервые этот кошмар, который снился ему впоследствии каждую ночь еще следующие тринадцать лет. И который мелькает в голове у него сегодня, на пороге шестидесятилетия, когда его отправляют на большую Землю, на почетную пенсию. Вдали от базы Долга, на том крохотном островке, где они спасались от потоков этой ядовитой слизи, перед его глазами возник красный цвет огней боевого борта, который отработав по Лиманску спускался, чтобы забрать их. И сейчас, на шатком стуле в Баре, перед его глазами возникла пелена того же пронзительного красного цвета. Только это уже не огни. В Зоне заканчивался старый день, и начинался новый, ознаменуя себя красной жаркой волной нового выброса. Рому это не вспугнуло, его дыхание замерло и остановилось навсегда, прежде чем бойцы из его отряда потащили его вниз в спасительную глубину бункера...
…“Так вот почему его прозвали стошестдесятвосьмой.“ – задумчиво говорю я ему и слова неохотно текут сквозь повисший кисель подкравшейся через несколько мгновений тишины. Дядя Саша молчит, потом он лишь улыбается уголком рта, подковырнув прутиком несколько дров в костре, отчего тот довольно урча разряжается небольшим снопом искр, устремляющихся в ночное небо Зоны. Скоро настанет новый день, где каждый будет писать свою историю.
Дима_Гессен
